История всемирной литературы. Костумбризм. Ларра
В эпоху романтизма видное место занимало особое течение - так называемый "костумбризм" (от исп. слова, означающего "обычай, нрав"), культивировавший очерк быта и нравов разных слоев населения. Огромной популярности костумбристского очерка способствовало расширение влияния прессы, увеличение периодических изданий. Ведущими костумбристами были Ларра, Рамон Месонеро Романос (1803-1882), писавший под псевдонимом Любознательный болтун, и Серафин Эстебанес Кальдерон (1799-1867), укрывшийся под псевдонимом Отшельник. Но и почти каждый из романтиков написал хотя бы по одному костумбристскому очерку. Выходят журналы, целиком отданные очеркам, а в 1843-1844 гг. публикуется популярная антология "Испанцы глазами испанцев", содержащая 98 лучших очерков.
Костумбристский очерк существовал в Испании с XVII в., а корни его уходят еще глубже - к ренессансной и средневековой сатире. В XVIII в. он служит оружием философской публицистики испанского Просвещения; в 10-20-е годы XIX в. очерком пользуются публицисты первых революций. Жанр сохранил свою устойчивость вплоть до наших дней, подвергаясь, однако, изменениям в лоне того или иного направления. Сложный процесс происходил в костумбристском очерке в 30-40-е годы: в нем явственно прослеживается столкновение разнонаправленных тенденций, среди которых романтическая не была главенствующей.
По-прежнему оставалась сильна и заметна просветительская линия в бытописании. Кроме раннего Ларры (до 1835 г.) ее придерживался Месонеро Романос. Даже там в его "Мадридских сценах" и "Мадридской панораме", где он явно любуется дорогим его сердцу традиционным бытом, он не забывает о своем долге критиковать невежество, безделье, претенциозность, увлечение иностранщиной и другие пороки плохо устроенного общества. Почти в любом очерке Месонеро Романос не только рисует бытовой факт, но и размышляет, сравнивает, негодует. Так, в очерке "Вторник карнавала и среда поминовения" нас увлекает красочное зрелище карнавальных "похорон сардинки", а следующее затем описание скромной и страдающей добродетели вовсе не кажется более привлекательным, чем разгульный народный праздник. Лишь в некоторых, главным образом поздних, очерках Месонеро Романоса любовное переживание быта безусловно превалирует над критической оценкой и поучением.
Очерк Эстебанеса Кальдерона, напротив, лишен морализаторской установки. Его "Андалусские сцены" содержат отнюдь не только идиллические картины патриархальных нравов. Горечь в его голосе иногда сгущается до сатирической резкости ("Дон Опандо, или Выборы"). Но у Эстебанеса Кальдерона нет противостояния отвлеченной нормы и уродливой действительности. Чувство, владеющее портретистом Андалусии, лучше всего определил он сам: "Я испытываю слепую страсть ко всему, что пахнет Испанией..." Оттого его влечет к традиционному, устойчивому, а под его пером вообще обретающему вневременный, вечный характер. В романтическом костумбристском очерке, образцом которого может служить очерк Эстебанеса Кальдерона, идеальное сращено с зарисовкой с натуры, чувство с наблюдением. Рассудительный наблюдатель, каким выступал обычно автор просветительского очерка, счел бы поведение и наряды персонажей "Андалусских вечеринок" Эстебанеса Кальдерона дикими и нелепыми, но автор этого очерка испытывает наслаждение от бесхитростного и необузданного веселья и передает это чувство читателю.
Костумбристский очерк обращался к современной действительности. Лишь в середине 40-х годов появились романы из современной жизни: прежде всего роман-фельетон во вкусе Э. Сю (наиболее знаменитый "Мария, или Дочь поденщика" В. Айгуалс де Иско, 1845), а затем романы Фернан Кабальеро (псевдоним Сесилии Бель де Фабер, 1796-1877), сочетающие костумбристское описание быта с романтической фабулой и элементами романтического психологизма: "Чайка" (1849), "Семейство Альвареда" (1849). Но главным средством художественного познания оставался очерк быта и нравов. В недрах этого жанра (и лишь отчасти в романе, еще сохранявшем романтические параметры) шло медленное вызревание реалистической тенденции. Водораздел между романтическим и тяготеющим к реализму достаточно четок: по одну сторону - изображение застывшего, статичного быта, нередко сиюминутная зарисовка; по другую сторону - изображение общественного быта в развитии и уяснение причин и перспектив развития. О достижении этой цели реалистического исследования жизни в ту эпоху говорить еще рано, но такая задача осознавалась художниками (например, Месонеро Романосом).
Энрике Хиль-и-Карраско в нескольких написанных им очерках нащупывает свой путь к реализму: его интересуют не обычаи и нравы, а социальные обстоятельства, его персонажи - крестьяне Леона - показаны не в красочном быту, а в тяжком труде, притом описанном со всей точностью вещных и социальных деталей (условия работы, поденная плата и т. п.).
В сопоставлении с этими попытками понять и изобразить общественное развитие нагляднее становится преднамеренный отказ костумбриста-романтика от углубления в почву быта. Таким своеобразным манифестом звучит полное заглавие книги Эстебанеса Кальдерона: "Андалусские сцены, щедроты нашей земли, блестки корриды, народные нравы, картины обычаев и другие статьи о том, о сем, написанные там и сям, нынче и давеча, так и сяк, но всегда об исконном и испанском, предает печати Отшельник".
Наиболее решительный шаг в сторону реализма сделал Ларра.
Творчество Мариано Хосе де Ларры (1809-1837) сохраняет непреходящую актуальность и в последующей истории испанского общества. Имя Ларры возникает в испанской литературе всякий раз на переломе эпох, в моменты обострения социального критицизма, когда литература помогает хоронить отживший строй или выступает застрельщиком новой социальной схватки. "Поколение 1898 г." ценило в Ларре "беспокойный и разрушительный ум" (Асорин). Писатели-антифранкисты 1950-1960 гг. находили в очерках Ларры "проницательный диагноз испанских бед" (Х. Гойтисоло).
Литературное наследие Ларры невелико: творческий путь писателя был оборван самоубийством. Кроме костумбристских очерков и публицистики Ларра оставил исторический роман "Паж дона Энрике Слабого" (1834), драму "Масиас" (1834) на тот же сюжет и несколько других, менее оригинальных драматических произведений.
Обычно очерки и статьи Ларры делят по четырем рубрикам: "нравоописательные очерки", "статьи о театре", "статьи о литературе", "политические статьи". Но на самом деле границы между жанрами в публицистике Ларры размыты. Театральная рецензия или политическая статья нередко приближались к бытоописательному очерку: в них включались сценки, диалоги, портретные зарисовки; рассуждения об эстетике или политическая инвектива переходили в сатирический гротеск. Бытописание, наблюдение жизни было стихией Ларры, и искусство и политику он видел слитно с бытом и через быт.
В очерках Ларры обнаруживаются реминисценции не только из испанских бытописателей и сатириков XVII и XVIII вв., но и из очерков Аддисона или француза Жуи. Но все же особенно часто он пользуется приемами сатирического обозрения, выработанными Кеведо и его прямым наследником Торресом Вильярроэлем. Среди этих приемов - видения и сны, путешествия с "чичероне" ("Асмодей, или Время" у Ларры), демонстрирующим изнанку жизни, пародийные классификации и описания типов и т. п. Вместе с тем Ларра охотно обращается к приемам, более свойственным просветительской публицистике XVIII в. Таковы разнообразные письма (переписка Андреаса Нипоресаса с бакалавром, послания местного либерала либералу иноземному и пр.), пародии на официальные документы ("Хунта в Кастел-у-Бранку"), на научную статью ("Новое растение, или Мятежник"). Возникает в ранних очерках Ларры и некая страна Батуэкия, наподобие Персии Монтескье. Но чаще всего Ларра выбирал тот тип очерка, который несколько позднее получил название "физиологического". Таковы "Заклады и выкупы", "Новый трактир", "Общественные сады", "Первое представление", "Дилижанс", "Способы жить, которыми нельзя прожить" и др. В европейском масштабе Ларра был одним из "сородителей" "физиологического очерка", именно в 30-е годы распространившегося и во Франции. Но авторы "физиологий" претендовали на бесстрастно-объективный подход, тогда как Ларра, становясь наблюдателем, никогда не переставал быть критиком. Дело не только в политической активности Ларры, но и в испанской бытописательской традиции, моральной и сатирической, которой Ларра всегда оставался верен.
Творческий путь Ларры делится на несколько этапов. После юношеских опытов в газете "Эль дуэнде сатирико дель диа" ("Сатирический оборотень современности", 1828) Ларра публикует ряд очерков в своем журнале "Эль побресито абладор" ("Простодушный болтун", 1832-1833). С 1833 по 1835 г. Ларра под псевдонимом Фигаро, подчеркивающим преемственность по отношению к просветителям, печатается в журналах "Ревиста эспаньола" и "Эль обсервадор". Для этого периода характерно преобладание политической публицистики, что объясняется быстрым развитием третьей буржуазной революции. После длительного путешествия по Европе в 1836 - начале 1837 г. Ларра пишет для журналов "Эль эспаньоль", "Эль обсервадор хенераль", "Эль мундо" и некоторых других наиболее значительные свои очерки и статьи.
На раннем этапе, примерно до 1835 г., Ларра настроен по-просветительски оптимистично. На все вокруг он смотрит как человек, знающий разумную норму того, как надо жить, воспитывать детей, кого назначать на государственные должности. С точки зрения этой ведомой ему (как и всем образованным передовым людям) нормы он замечает и высмеивает все отклонения от нее. Такова отчетливо просветительская позиция сатирика.
В очерках Ларры почти нет пороков индивидуального человека, есть пороки социального образа жизни, воплощением которых выступает та или иная фигура, а чаще сонм фигур. "Приверженец кастильской старины" из одноименного очерка сам по себе вовсе недурен, даже добр, но образ жизни, приверженцем которого он остается по привычке и умственной лени, идиотичен и невыносим. Перед глазами старых испанских сатириков, включая Кеведо, проходила длинная вереница людских несовершенств - перед глазами Ларры всегда стоит общество как целое, как организм, живущий единой жизнью. Поэтому он особенно любит темы, дающие возможность как бы "измерить температуру" больного организма ("Среди каких людей мы находимся", "Приходите завтра").
В очерках, написанных до 1835 г., Ларра оставался в пределах просветительской этики и просветительского реализма. Однако его эстетическое сознание в эти годы уже расходится с его художественной практикой как публициста. И в статьях на эстетические темы, и в историческом романе, и в драме он уже отстаивает эстетические положения романтизма. В качестве критика (а он был авторитетнейшим критиком 30-х годов) Ларра всегда вставал на сторону нового искусства, приветствовал и внимательно анализировал премьеры программных произведений испанского и европейского романтического репертуара. В романтизме он видел детище революций, "разрушителя прошлого и созидателя будущего, врага политических, религиозных и социальных оков". Но при всем том программа Ларры неоднородна. Он высмеивал классицистическую элоквенцию и строгие предписания классицистической поэтики, но выступал поборником "литературы полезной и прогрессивной... полностью отражающей научные знания эпохи", отстаивал пафос гражданского, познающего и поучающего искусства. Дух свободы и наставление в истине, образ человека, не такого, каким он должен быть, а такого, каков он есть, - эти эстетические постулаты восходят к разным системам. Ларра сознательно стремится выработать свою систему, преодолевающую ограниченность и классицизма и романтизма. При этом он делает шаг вперед, к новому творческому методу.
В очерке "Вымогатели, или Поединок и смертная казнь" (1836), отталкиваясь от газетного факта - драки двух бандитов в мадридской тюрьме, Ларра исследует возникновение этого факта, выясняет, как индивидуальная судьба, единичное явление подготовлены, обусловлены общими социальными законами, и приходит к выводу об антинародности современного ему общественного устройства. Таким образом, Ларра вступает на путь критического реализма - он идет от индивидуального к общему, проявлявшемуся в индивидуальном. О том, что Ларра хотел превратить очерк быта и нравов в орудие социального анализа, свидетельствует опубликованная в том же году большая статья, посвященная проблемам жанра в связи с выходом в свет "Мадридской панорамы" Месонеро Романоса. В ней Ларра уже решительно отделяет современных бытописателей от бытописателей XVIII в.: те рисовали универсального человека - современный бытописатель должен видеть человека "в его взаимоотношениях с новыми и специфическими формами общества". Ларра теперь отвергает всеядность, поверхностность физиологического описания, не отделяющего бытовые пустяки от сущностных черт, определяющих лицо общества. Окидывая взглядом то, что сделано литературой в этой области, Ларра без колебаний называет первое и главное имя - Бальзак.
Ларра безусловно стремился стать "испанским Бальзаком". Но общественные и личные обстоятельства сложились таким образом, что последние месяцы его жизни ознаменовались не кропотливой и вдумчивой работой реалиста, а бурным всплеском романтизма. В конце 1836 г. Ларра охвачен тяжелым, граничащим с ужасом и отчаянием пессимизмом. Это состояние Ларры и появление в его творчестве самых черных красок романтической палитры объяснялось гораздо более общими причинами, нежели любовное разочарование и крушение планов политической деятельности. Ларра, ждавший, торопивший третью революцию, теперь бесповоротно в ней разочарован: революция вырождалась в военную диктатуру, буржуазия всякий раз уступала и шла на компромисс. Последние очерки Ларры "День поминовения усопших 1836 года" и "Ночь под рождество 1836 года" (с многозначительным подзаголовком "Философический бред") свидетельствуют о глубоких изменениях во взглядах художника на реальность. В общественной психологии он видит теперь противоречия, которые не исправишь ни образованием, ни вразумлением. Как художник-провидец, он ужасается открывшейся ему зловещей бездне. История кажется ему непроглядным кошмаром.
Ларра обратился к "кладбищенскому жанру", уже известному тогда испанской прозе. Популярной была повесть Кадальсо "Скорбные ночи", написанная под влиянием Юнга в начале 1780-х годов, опубликованная посмертно в 1798 г. и многократно переиздававшаяся после 1815 г. Герою повести Тедиато после утраты возлюбленной смерть кажется единственной жилицей мира - автору "Дня поминовения" вся Испания представляется нагромождением склепов после утраты надежды. В очерке "Ночь под рождество", построенном на контрасте яркого света и сгущающегося мрака, беспечности и отчаяния, Ларра включает в общую картину разлада и самого себя как личность, подвергая свой внутренний мир анализу в духе романтического психологизма. Все тут проблематично и загадочно: собственное "я", взаимоотношения "я" с действительностью, взаимоотношения разума с неразумным, идеального с материальным, интеллигенции и простонародья. Разговор писателя с астурийцем-слугой, разговор ночной, невероятный, бредовый, как бы выворачивает мир и человека наизнанку. Идея сна или кошмара, в котором открываются устрашающие черты действительности, днем кажущейся благополучной, хорошо известна испанскому романтизму. "Сон разума рождает чудовищ" - эта подпись Гойи под знаменитым офортом из серии "Капричос" может служить эпиграфом к последним очеркам Ларры, да и вся образность этих очерков близка к офортам и рисункам Гойи. Романтизм Ларры, как и романтизм Гойи, рождался из сознания, что пути истории трагичнее, нежели это представлялось передовому разуму.