Любимая идея Трифонова
Любимая идея Трифонова, сформулированная в повести "Другая жизнь" как мысль историка Сергея Троицкого: "Человек есть нить, протянувшаяся сквозь время, тончайший нерв истории, который можно отщепить и выделить и - по нему определить многое", - стала художественным принципом исторических произведений писателя. В романе "Нетерпение", посвященном судьбе Андрея Желябова, его личность ярко высвечивает образ времени, эпохи. Нетерпение - психологическая особенность, во многом определяющая поведение героя. Нетерпение - характерная особенность эпохи в целом.
Нетерпение становится причиной обращения к тактике террора. Нетерпение подвигает революционеров на громадные жертвы, делает их убийцами и мучениками одновременно. Незаметно происходит искажение нравственных ценностей, утрата подлинно человеческого отношения к жизни и людям. В судьбе Андрея Желябова этот процесс начинается разрывом с семьей, своего рода жертвой на алтарь народной революции.
Историческая концепция Ю. Трифонова развивается в сложных полемических отношениях с художественным миром "Бесов" Достоевского. Проблема политического терроризма глубоко волновала автора "Нетерпения". Трифонов показывает невольное, но неуклонное сближение героев "Народной воли" с нечаевщиной, которую они первоначально отвергали.
К вопросу о правомерности и цене революционного террора Трифонов вернется в небольшом эссе "Нечаев, Верховенский и другие", еще раз подчеркнув и сделав очевидной связь с Достоевским.
Условно-символический образ музы истории - Клио-72 (1972 - год написания повести) органично вписан в художественную ткань романа. Объективная, беспристрастная оценка происходящего достигается благодаря этой авторской находке. Составной частью излюбленной Трифоновым полифонической композиции являются голоса - рассказы и размышления участников событий много лет спустя, когда ярче и яснее высвечивается смысл многих идей и поступков.
Скрытой канвой повествования о народовольцах становятся христианские идеи.
"Крещен в православии, но православие отрицаю, хотя сущность учения Иисуса Христа признаю... - говорит Андрей Желябов на суде. - Я признаю, что вера без дел мертва есть и что всякий истинный христианин должен бороться за правду, за права угнетенных и слабых, и если нужно, то за них и пострадать: такова моя вера".
Составляющая основу христианского мировоззрения идея избавления мира от страдания роднит произведение Трифонова и с романами Достоевского. На похоронах великого писателя Желябов думает о том, что "ненависть у них к одному - к страданию... Только он-то хотел - смиреньем победить, через тысячелетия, но ведь никакого терпения не хватит\"
Касаясь мучительного для народовольцев вопроса о праве на кровь, Трифонов создает сложный образ царя, на которого готовится одно покушение за другим, изображая его человеком со своими сомнениями, недостатками, страданиями, страхом, со способностью любить и желанием жить.
Нетерпение, наивная вера в мгновенную переделку мира путем убийства одного человека оказывается причиной гибели революционеров-террористов и бесплодности движения в целом: "Громадная российская льдина не раскололась, не треснула и даже не дрогнула. Впрочем, что-то сдвинулось в ледяной толще, в глубине, но обнаружилось это десятилетия спустя".
В повести "Дом на набережной" входят в непосредственное соприкосновение несколько исторических эпох, становится очевидной их теснейшая взаимосвязь. Явлениями одного порядка выступают, например, кровопролитие гражданской войны, литературные баталии 1920-х годов - "стальная рубка" мнений - и собрание, на котором "убивают" профессора Ганчука.
Нисколько не идеализируя образ профессора Ганчука и давая понять, что в прошлом он сам участвовал в жестоких судилищах, автор подчеркивает, что в сложившихся обстоятельствах герою выпала роль жертвы. Организаторы травли старого профессора - Друзяев, Ширейко, Додонов, по законам "стальной рубки" мнений, стремительно исчезают, практически не успев воспользоваться плодами своей победы. Однако они вынуждают главного героя Вадима Глебова совершить определяющий выбор: выступить против научного руководителя или лишиться аспирантуры и стипендии имени Грибоедова - необходимых ступенек дальнейшей карьеры и материального благополучия.
В конце романа догадывающийся о предательстве ученика и жениха дочери Ганчук рассуждает о современных Раскольниковых, о том, что "все проблемы переворотились до жалчайшего облика, но до сих пор существуют. Нынешние Раскольниковы не убивают старух топором, но терзаются перед той же чертой: преступить? И ведь, по существу, какая разница, топором или как-то иначе? Убивать или же тюкнуть слегка, лишь бы освободить место?"
Глебов, однако, не хочет решать вопрос о праве на предательство. Он создает иллюзию выбора, который уже сделан. И так же, как герой Достоевского, приходит за поддержкой и пониманием к Соне, чья жертвенная и бескорыстная любовь не мешает ему трусливо бросить ее. По справедливому замечанию Н. Ивановой, Трифонов создает образ не просто подлеца, а конформиста, который выживает и достигает материального благополучия не только за счет обмана других, манипуляции их чувствами, но и за счет самообмана.
Изображению постоянного внутреннего приспособления к обстоятельствам, самоуговаривания и самооправдания как нельзя лучше соответствовала опробованная в "московских" повестях повествовательная структура. Смешение временных слоев, постепенно всплывающих в сознании героя, пытающегося осмыслить свою жизнь, - ее неотъемлемая черта.
Повествование построено в основе своей как косвенный монолог Глебова, занятого воспоминаниями о своем прошлом. Многие исследователи подмечали своеобразие этих вспоминаний - они подневольные, герой не хочет ничего вспоминать, ему приходится это делать волею обстоятельств или автора.
Нетерпение становится причиной обращения к тактике террора. Нетерпение подвигает революционеров на громадные жертвы, делает их убийцами и мучениками одновременно. Незаметно происходит искажение нравственных ценностей, утрата подлинно человеческого отношения к жизни и людям. В судьбе Андрея Желябова этот процесс начинается разрывом с семьей, своего рода жертвой на алтарь народной революции.
Историческая концепция Ю. Трифонова развивается в сложных полемических отношениях с художественным миром "Бесов" Достоевского. Проблема политического терроризма глубоко волновала автора "Нетерпения". Трифонов показывает невольное, но неуклонное сближение героев "Народной воли" с нечаевщиной, которую они первоначально отвергали.
К вопросу о правомерности и цене революционного террора Трифонов вернется в небольшом эссе "Нечаев, Верховенский и другие", еще раз подчеркнув и сделав очевидной связь с Достоевским.
Условно-символический образ музы истории - Клио-72 (1972 - год написания повести) органично вписан в художественную ткань романа. Объективная, беспристрастная оценка происходящего достигается благодаря этой авторской находке. Составной частью излюбленной Трифоновым полифонической композиции являются голоса - рассказы и размышления участников событий много лет спустя, когда ярче и яснее высвечивается смысл многих идей и поступков.
Скрытой канвой повествования о народовольцах становятся христианские идеи.
"Крещен в православии, но православие отрицаю, хотя сущность учения Иисуса Христа признаю... - говорит Андрей Желябов на суде. - Я признаю, что вера без дел мертва есть и что всякий истинный христианин должен бороться за правду, за права угнетенных и слабых, и если нужно, то за них и пострадать: такова моя вера".
Составляющая основу христианского мировоззрения идея избавления мира от страдания роднит произведение Трифонова и с романами Достоевского. На похоронах великого писателя Желябов думает о том, что "ненависть у них к одному - к страданию... Только он-то хотел - смиреньем победить, через тысячелетия, но ведь никакого терпения не хватит\"
Касаясь мучительного для народовольцев вопроса о праве на кровь, Трифонов создает сложный образ царя, на которого готовится одно покушение за другим, изображая его человеком со своими сомнениями, недостатками, страданиями, страхом, со способностью любить и желанием жить.
Нетерпение, наивная вера в мгновенную переделку мира путем убийства одного человека оказывается причиной гибели революционеров-террористов и бесплодности движения в целом: "Громадная российская льдина не раскололась, не треснула и даже не дрогнула. Впрочем, что-то сдвинулось в ледяной толще, в глубине, но обнаружилось это десятилетия спустя".
В повести "Дом на набережной" входят в непосредственное соприкосновение несколько исторических эпох, становится очевидной их теснейшая взаимосвязь. Явлениями одного порядка выступают, например, кровопролитие гражданской войны, литературные баталии 1920-х годов - "стальная рубка" мнений - и собрание, на котором "убивают" профессора Ганчука.
Нисколько не идеализируя образ профессора Ганчука и давая понять, что в прошлом он сам участвовал в жестоких судилищах, автор подчеркивает, что в сложившихся обстоятельствах герою выпала роль жертвы. Организаторы травли старого профессора - Друзяев, Ширейко, Додонов, по законам "стальной рубки" мнений, стремительно исчезают, практически не успев воспользоваться плодами своей победы. Однако они вынуждают главного героя Вадима Глебова совершить определяющий выбор: выступить против научного руководителя или лишиться аспирантуры и стипендии имени Грибоедова - необходимых ступенек дальнейшей карьеры и материального благополучия.
В конце романа догадывающийся о предательстве ученика и жениха дочери Ганчук рассуждает о современных Раскольниковых, о том, что "все проблемы переворотились до жалчайшего облика, но до сих пор существуют. Нынешние Раскольниковы не убивают старух топором, но терзаются перед той же чертой: преступить? И ведь, по существу, какая разница, топором или как-то иначе? Убивать или же тюкнуть слегка, лишь бы освободить место?"
Глебов, однако, не хочет решать вопрос о праве на предательство. Он создает иллюзию выбора, который уже сделан. И так же, как герой Достоевского, приходит за поддержкой и пониманием к Соне, чья жертвенная и бескорыстная любовь не мешает ему трусливо бросить ее. По справедливому замечанию Н. Ивановой, Трифонов создает образ не просто подлеца, а конформиста, который выживает и достигает материального благополучия не только за счет обмана других, манипуляции их чувствами, но и за счет самообмана.
Изображению постоянного внутреннего приспособления к обстоятельствам, самоуговаривания и самооправдания как нельзя лучше соответствовала опробованная в "московских" повестях повествовательная структура. Смешение временных слоев, постепенно всплывающих в сознании героя, пытающегося осмыслить свою жизнь, - ее неотъемлемая черта.
Повествование построено в основе своей как косвенный монолог Глебова, занятого воспоминаниями о своем прошлом. Многие исследователи подмечали своеобразие этих вспоминаний - они подневольные, герой не хочет ничего вспоминать, ему приходится это делать волею обстоятельств или автора.