«Люблю отчизну я» («Родина» Лермонтова)
Внутренний конфликт — специфическая форма отражения русской действительности 30-х годов, одна из форм столь характерной для этого времени рефлексии. В основе его — столкновение страстного устремления к живой, деятельной жизни с горестным признанием неосуществимости этого устремления. Белинский справедливо видел своеобразие лирики Лермонтова в том, что стихотворения его «поражают душу читателя безнадежностью, безверием в жизнь и чувства человеческие, при жажде жизни и избытке чувств». Это основное противоречие раскрывается сложно и многообразно. Родина всегда занимала значительное место в лирике Лермонтова. Обреченный на одиночество, герой его лирики напряженно переживал свое отношение к ней. С самого начала, говоря о стране, где «стонет человек от рабства и цепей», он вынужден был с болью признать: «Друг! этот край... моя отчизна» («Жалобы турка», 1829).
Имея в виду такую отчизну, Лермонтов в другом стихотворении восклицает:
Изгнаньем из страны родной
Хвались повсюду как свободой.
(«О, полно извинять разврат...», 1831).
Но устремленность к родине, тяготение к ней не оставляют героя лирики Лермонтова уже и в раннем творчестве (например, «Желание», 1831), тем более зрелом:
Боюсь сказать! — душа дрожит!
Что, если я со дня изгнанья
Совсем на родине забыт!
(«Спеша на север издалека...», 1837)
Родина влечет к себе прежде всего как место рождения и, быть может, смерти: ... я родину люблю
И больше многих: средь ее полей
Есть место, где я горесть начал знать,
Есть место, где я буду отдыхать,
Когда мой прах, смешавшийся с землей,
Навеки прежний вид оставит свой.
(«Я видел тень блаженства...», 1831).
Родина — это страна друзей и братьев, «тех добрых, милых, благородных, деливших молодость мою» (1837). В «Бородино» родина — уже нечто гораздо более значительное. Это народ, «могучее, лихое племя», «богатыри», отстоявшие независимость родины, народ в его национально-освободительном движении.
В стихотворении «Родина» (1841), первоначально названном «Отчизна», Лермонтов противопоставляет свое понимание родины точке зрения, выраженной А.С.Хомяковым в его стихотворении «Отчизна» (1839), где в духе славянофилов утверждалось «смирение» русского народа и его верность православию. У Лермонтова чувство родины основывается на совсем других началах.
Лермонтов решительно отметает обоснование чувства родины в духе «официальной народности». Его не прельщают ни военное могущество николаевской империи («слава, купленная кровью»), ни международная роль, какую играла Россия в качестве главы «Священного союза» («полный гордого доверия покой»), ни прошлое России {«темной старины заветные преданья»). В качестве основания чувства родины выдвигается нечто настолько по тому времени необычное, что поэт счел необходимым в пределах небольшого стихотворения четыре раза оговорить эту необычность («Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит ее рассудок мой», «Но я люблю — за что, че знаю сам», «С отрадой, многим незнакомой»).
Чувство родины утверждается тяготением к простой русской природе, не только многокрасочной и яркой, какая обрисована в стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива...», к заурядному русскому мужичку, не только воину-богатырю, о котором речь шла в «Бородино». Добролюбов, имея в виду это стихотворение, писал, что Лермонтов «понимает любовь к отечеству истинно, свято и разумно».
И в этом стихотворении Лермонтова, как и во многих других, мы находим органическое слияние думы с лирическим проникновением в предмет ее. Мысль развивается, идя от несколько отвлеченной трактовки темы к совершенно конкретному ее решению.
Имея в виду такую отчизну, Лермонтов в другом стихотворении восклицает:
Изгнаньем из страны родной
Хвались повсюду как свободой.
(«О, полно извинять разврат...», 1831).
Но устремленность к родине, тяготение к ней не оставляют героя лирики Лермонтова уже и в раннем творчестве (например, «Желание», 1831), тем более зрелом:
Боюсь сказать! — душа дрожит!
Что, если я со дня изгнанья
Совсем на родине забыт!
(«Спеша на север издалека...», 1837)
Родина влечет к себе прежде всего как место рождения и, быть может, смерти: ... я родину люблю
И больше многих: средь ее полей
Есть место, где я горесть начал знать,
Есть место, где я буду отдыхать,
Когда мой прах, смешавшийся с землей,
Навеки прежний вид оставит свой.
(«Я видел тень блаженства...», 1831).
Родина — это страна друзей и братьев, «тех добрых, милых, благородных, деливших молодость мою» (1837). В «Бородино» родина — уже нечто гораздо более значительное. Это народ, «могучее, лихое племя», «богатыри», отстоявшие независимость родины, народ в его национально-освободительном движении.
В стихотворении «Родина» (1841), первоначально названном «Отчизна», Лермонтов противопоставляет свое понимание родины точке зрения, выраженной А.С.Хомяковым в его стихотворении «Отчизна» (1839), где в духе славянофилов утверждалось «смирение» русского народа и его верность православию. У Лермонтова чувство родины основывается на совсем других началах.
Лермонтов решительно отметает обоснование чувства родины в духе «официальной народности». Его не прельщают ни военное могущество николаевской империи («слава, купленная кровью»), ни международная роль, какую играла Россия в качестве главы «Священного союза» («полный гордого доверия покой»), ни прошлое России {«темной старины заветные преданья»). В качестве основания чувства родины выдвигается нечто настолько по тому времени необычное, что поэт счел необходимым в пределах небольшого стихотворения четыре раза оговорить эту необычность («Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит ее рассудок мой», «Но я люблю — за что, че знаю сам», «С отрадой, многим незнакомой»).
Чувство родины утверждается тяготением к простой русской природе, не только многокрасочной и яркой, какая обрисована в стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива...», к заурядному русскому мужичку, не только воину-богатырю, о котором речь шла в «Бородино». Добролюбов, имея в виду это стихотворение, писал, что Лермонтов «понимает любовь к отечеству истинно, свято и разумно».
И в этом стихотворении Лермонтова, как и во многих других, мы находим органическое слияние думы с лирическим проникновением в предмет ее. Мысль развивается, идя от несколько отвлеченной трактовки темы к совершенно конкретному ее решению.