Контраст, как общий принцип романтической поэтики у Лермонтова
В балладе «Тамара» (1841) обычная для Лермонтова тема видимости и сущности («Прекрасна как ангел небесный, Как демон коварна и зла») получает всестороннюю и многообразную трактовку. Как помним, звуки для Лермонтова всегда выступали символом чего-то идеального, небесного, затаенно-мечтательного и прекрасного. Но здесь самый голос Тамары, по видимости, но внешнему выражению гармонирующий с ее красотой, становится губительным и выражающим ее демоническую, коварную и злую душу. Обозначенный во второй строфе контраст расширяется до всеобщих пределов. Кольцевая композиция подтверждает безусловный характер контраста, первые четыре строфы в новом виде воскресают в последних четырех:
В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале.
В той башне высокой и тесной
Царица Тамара жила:
Прекрасна как ангел небесный,
Как демон коварна и зла.
Но только что утра сиянье
Кидало свой луч по горам,
Мгновенно и мрак и молчанье
Опять вонарялися там.
Лишь Терек в теснине
Дарьяла Гремя нарушал тишину;
Волна на волну набегала,
Волна погоняла волну;
И там сквозь туман полуночи
Блистал огонек золотой,
Кидался он путнику в очи,
Манил он на отдых ночной.
И слышался голос Тамары:
Он весь был желанье и страсть,
В нем были всесильные чары,
Была непонятная власть.
И с плачем безгласное тело
Спешили они унести;
В окне тогда что-то белело,
Звучало оттуда: прости.
И было так нежно прощанье,
Так сладко тот голос звучал,
Как будто восторги свиданья
И ласки любви обещал.
Контрасты рассыпаны Лермонтовым всюду; голос Тамары «весь был желанье и страсть», но обещанная любовь оборачивается похоронной тризной, а гибель человека вызывает новые порыви любовной страсти. Здесь не столько перелив или переход одного чувства в другое, сколько постоянство конфликтов, непременная и необъяснимая извращенность чувств, находящихся в непримиримом боренье. Но за этими видимыми конфликтами есть и другие. Страшное содержание конфликтует с пленительной, чарующей звукописью, нарочитой мелодичностью, «музыкальностью» интонационно-стихового строя. Постоянные повторы как бы передают волшебную магию звуков «сладкого голоса» Тамары:
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале...
В нем были всесильные чары,
Была непонятная власть...
Сплетались горячие руки,
Уста прилипали к устам...
Сошлися на свадьбу ночную,
На тризну больших похорон...
Волна на волну набегала,
Волна погоняла волну...
-И было так нежно прощанье,
Так сладко тот голос звучал...
Последующая строка возникает из предыдущей, подхватывает ее. Противоречивость поэтики наблюдается буквально в каждой строфе. Строчки «Прекрасна как ангел небесный, Как демон коварна и зла» контрастируют с содержанием, что подчеркнуто антитезой, но одновременно музыкально соединены; вторая строка синтаксически параллельно путем повторенного сравнения связана с предыдущей. Единство противоречивых принципов, их неразъемность и непримиримость проникает в поэтическую ткань. Сюжетная, повествовательная основа и лирический поток находятся и явном противоречии. «Музыкальность», предстающая в параллелизмах, повторениях, нарочитой «сладкой» нвукописи, дисгармонирует с реальным чувством. Любовь таит смерть, а преступник взывает к любви. Все перевернулось, везде видна изнанка идеальных мечтаний, но мир полон этих противоречий, и его теперешнее состоя-11 ие — глубокий внутренний разлад, пронизывающий его сверху донизу. Добро не существует вне зла, а зло принимает форму добра. И опять-таки как контраст к этому закону мирового бытия выступает лирическое переживание поэта.
В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале.
В той башне высокой и тесной
Царица Тамара жила:
Прекрасна как ангел небесный,
Как демон коварна и зла.
Но только что утра сиянье
Кидало свой луч по горам,
Мгновенно и мрак и молчанье
Опять вонарялися там.
Лишь Терек в теснине
Дарьяла Гремя нарушал тишину;
Волна на волну набегала,
Волна погоняла волну;
И там сквозь туман полуночи
Блистал огонек золотой,
Кидался он путнику в очи,
Манил он на отдых ночной.
И слышался голос Тамары:
Он весь был желанье и страсть,
В нем были всесильные чары,
Была непонятная власть.
И с плачем безгласное тело
Спешили они унести;
В окне тогда что-то белело,
Звучало оттуда: прости.
И было так нежно прощанье,
Так сладко тот голос звучал,
Как будто восторги свиданья
И ласки любви обещал.
Контрасты рассыпаны Лермонтовым всюду; голос Тамары «весь был желанье и страсть», но обещанная любовь оборачивается похоронной тризной, а гибель человека вызывает новые порыви любовной страсти. Здесь не столько перелив или переход одного чувства в другое, сколько постоянство конфликтов, непременная и необъяснимая извращенность чувств, находящихся в непримиримом боренье. Но за этими видимыми конфликтами есть и другие. Страшное содержание конфликтует с пленительной, чарующей звукописью, нарочитой мелодичностью, «музыкальностью» интонационно-стихового строя. Постоянные повторы как бы передают волшебную магию звуков «сладкого голоса» Тамары:
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале...
В нем были всесильные чары,
Была непонятная власть...
Сплетались горячие руки,
Уста прилипали к устам...
Сошлися на свадьбу ночную,
На тризну больших похорон...
Волна на волну набегала,
Волна погоняла волну...
-И было так нежно прощанье,
Так сладко тот голос звучал...
Последующая строка возникает из предыдущей, подхватывает ее. Противоречивость поэтики наблюдается буквально в каждой строфе. Строчки «Прекрасна как ангел небесный, Как демон коварна и зла» контрастируют с содержанием, что подчеркнуто антитезой, но одновременно музыкально соединены; вторая строка синтаксически параллельно путем повторенного сравнения связана с предыдущей. Единство противоречивых принципов, их неразъемность и непримиримость проникает в поэтическую ткань. Сюжетная, повествовательная основа и лирический поток находятся и явном противоречии. «Музыкальность», предстающая в параллелизмах, повторениях, нарочитой «сладкой» нвукописи, дисгармонирует с реальным чувством. Любовь таит смерть, а преступник взывает к любви. Все перевернулось, везде видна изнанка идеальных мечтаний, но мир полон этих противоречий, и его теперешнее состоя-11 ие — глубокий внутренний разлад, пронизывающий его сверху донизу. Добро не существует вне зла, а зло принимает форму добра. И опять-таки как контраст к этому закону мирового бытия выступает лирическое переживание поэта.