Чужое сознание в стихотворении «Валерик»
Чужое сознание, отделенное от автора, особенно ярко проявилось в стихотворениях «Валерик» (1840) и «Завещание». Герой «Завещания» является, в сущности, таким же рядовым участником битвы, каким представлен и герой «Валерика». Кавказские войны, как отметил Л. Пумпянский в статье «Стиховая речь Лермонтова», изображаются поэтом под углом зрения рядового участника сражения. Война воспринята и отражена с точки зрения солдата, непосредственного участника событий, переносящего тяготы и лишения походного.быта, которые его волнуют.
В стихотворении «Валерик» сознание солдата и сознание дворянского интеллигента — основного героя лермонтовской лирики — сближены, но не тождественны.. Описание сражения, конкретной битвы дано глазами ее непосредственного участника, еще не поднявшегося го понимания общего смысла войны. Однако в обрамляющем рассказ о битве обращении к женщине точно сказано (уже устами дворянского интеллигента) о подлинном характере войны. Переживания участника войны включаются в переживания дворянского интеллигента, по даны порознь. Между ними нет пропасти — лермонтовский герой стал участником сражения, солдатом, но ои сохранил и свои отличительные черты, присущие ему как человеку иного круга, подверженному сомнению, скепсису и рефлексии («В наш век все чувства лишь на срок...», «Теперь остынувшим умом Разуверяюсь я во всем...», «...страданьем и тревогой за дни блаженства заплатил...», «Потом в раскаяньи бесплодном Влачил я цепь тяжелых лет; И размышлением холодным Убил последний жизни цвет»). Порой эти характерные признаки протестующего сознания передового человека включаются в рассказ о сражении и придают ему более обобщенный, философский смысл, выводя за пределы конкретного военного эпизода. Так возникает характерное для Лермонтова противопоставление прекрасной, лишенной конфликтов природы и цивилизации, человеческого мира, полного противоречий и кровавых ужасов:
Окрестный лес, как бы в тумане,
Я думал: жалкий человек.
Синел в дыму пороховом.
Чего он хочет!., небо ясно,
А там вдали грядой нестройной,
Под небом места много всем,
Но вечно гордой и спокойной,
Но беспрестанно и напрасно
Тянулись горы — и Казбек
Один враждует он — зачем?
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Порою же размышления героя объясняют его желание встать на точку зрения рядового участника событий:
...Я жизнь постиг;
И жизнь всечасно кочевая,
Судьбе как турок иль татарин
Труды, заботы ночь и днем,
За все я ровно благодарен;
Все, размышлению мешая,
У бога счастья не прошу
Приводит в первобытный вид
И молча зло переношу.
Больную душу: сердце спит,
Быть может, небеса Востока
Простора нет воображенью...
Меня с ученьем их пророка
И нет работы голове...
Невольно сблизили.
Как участник войны, лермонтовский герой равнодушен и к ее общему смыслу и значению. Это равнодушие подчеркнуто в стихотворении описанием суетливой походной жизни, «мешающей размышлению», «не дающей простора воображению» и «работы голове». В поле зрения героя оказывается «белеющие палатки», «прислуга», спящая у «медных пушек», до его слуха доносится разговор о «старшине», о походах. Его занимают короткий отдых, неожиданно возникшая перестрелка. В этих «удалых сшибках» бывалый, познавший тяготы военной жизни человек видит одни «забавы» и «мало толку». Он знает, что такое настоящий бой, жестокий и кровавый, но и этот бой не соотносится им с общим смыслом войны, который для него вовсе не интересен.
Однако, как основной герой лермонтовской лирики, он оценивает и осуждает войну. Эта осуждающая оценка («Дай вам бог И не видеть: иных тревог Довольно есть...») продиктована мятежным, протестующим сознанием передового интеллигента. Он видит в войне еще одно проявление непримиримой вражды людей («как звери»), В стихотворении «Валерик», таким образом, сближены взгляд солдата и сознание «лермонтовского человека». В «Завещании» сделана попытка включить в сознание солдата черты сознания дворянского интеллигента. Герой «Завещания» наделен конкретно-психологическими чертами человека 30-х годов, чувствующего себя одиноким:
...Да что? моей судьбой,
Сказать по правде, очень
Никто не озабочен.
Самая возможность соединения двух столь различных характеров проистекает у Лермонтова из пристального познания жизни. Уже не только лирический герой его поэзии, но и другие люди обладают теми же свойствами, что и он сам. Все это неизмеримо раздвигало границы лермонтовского протеста и вело к еще большей обобщенности критики. Вместе с тем сознание автора сближалось с сознанием простого человека: простой человек мыслил как типичный дворянский интеллигент, а последний заговорил языком солдата, иногда прорываясь и собственной речью («Пустого сердца не жалей») .
В стихотворении «Валерик» сознание солдата и сознание дворянского интеллигента — основного героя лермонтовской лирики — сближены, но не тождественны.. Описание сражения, конкретной битвы дано глазами ее непосредственного участника, еще не поднявшегося го понимания общего смысла войны. Однако в обрамляющем рассказ о битве обращении к женщине точно сказано (уже устами дворянского интеллигента) о подлинном характере войны. Переживания участника войны включаются в переживания дворянского интеллигента, по даны порознь. Между ними нет пропасти — лермонтовский герой стал участником сражения, солдатом, но ои сохранил и свои отличительные черты, присущие ему как человеку иного круга, подверженному сомнению, скепсису и рефлексии («В наш век все чувства лишь на срок...», «Теперь остынувшим умом Разуверяюсь я во всем...», «...страданьем и тревогой за дни блаженства заплатил...», «Потом в раскаяньи бесплодном Влачил я цепь тяжелых лет; И размышлением холодным Убил последний жизни цвет»). Порой эти характерные признаки протестующего сознания передового человека включаются в рассказ о сражении и придают ему более обобщенный, философский смысл, выводя за пределы конкретного военного эпизода. Так возникает характерное для Лермонтова противопоставление прекрасной, лишенной конфликтов природы и цивилизации, человеческого мира, полного противоречий и кровавых ужасов:
Окрестный лес, как бы в тумане,
Я думал: жалкий человек.
Синел в дыму пороховом.
Чего он хочет!., небо ясно,
А там вдали грядой нестройной,
Под небом места много всем,
Но вечно гордой и спокойной,
Но беспрестанно и напрасно
Тянулись горы — и Казбек
Один враждует он — зачем?
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Порою же размышления героя объясняют его желание встать на точку зрения рядового участника событий:
...Я жизнь постиг;
И жизнь всечасно кочевая,
Судьбе как турок иль татарин
Труды, заботы ночь и днем,
За все я ровно благодарен;
Все, размышлению мешая,
У бога счастья не прошу
Приводит в первобытный вид
И молча зло переношу.
Больную душу: сердце спит,
Быть может, небеса Востока
Простора нет воображенью...
Меня с ученьем их пророка
И нет работы голове...
Невольно сблизили.
Как участник войны, лермонтовский герой равнодушен и к ее общему смыслу и значению. Это равнодушие подчеркнуто в стихотворении описанием суетливой походной жизни, «мешающей размышлению», «не дающей простора воображению» и «работы голове». В поле зрения героя оказывается «белеющие палатки», «прислуга», спящая у «медных пушек», до его слуха доносится разговор о «старшине», о походах. Его занимают короткий отдых, неожиданно возникшая перестрелка. В этих «удалых сшибках» бывалый, познавший тяготы военной жизни человек видит одни «забавы» и «мало толку». Он знает, что такое настоящий бой, жестокий и кровавый, но и этот бой не соотносится им с общим смыслом войны, который для него вовсе не интересен.
Однако, как основной герой лермонтовской лирики, он оценивает и осуждает войну. Эта осуждающая оценка («Дай вам бог И не видеть: иных тревог Довольно есть...») продиктована мятежным, протестующим сознанием передового интеллигента. Он видит в войне еще одно проявление непримиримой вражды людей («как звери»), В стихотворении «Валерик», таким образом, сближены взгляд солдата и сознание «лермонтовского человека». В «Завещании» сделана попытка включить в сознание солдата черты сознания дворянского интеллигента. Герой «Завещания» наделен конкретно-психологическими чертами человека 30-х годов, чувствующего себя одиноким:
...Да что? моей судьбой,
Сказать по правде, очень
Никто не озабочен.
Самая возможность соединения двух столь различных характеров проистекает у Лермонтова из пристального познания жизни. Уже не только лирический герой его поэзии, но и другие люди обладают теми же свойствами, что и он сам. Все это неизмеримо раздвигало границы лермонтовского протеста и вело к еще большей обобщенности критики. Вместе с тем сознание автора сближалось с сознанием простого человека: простой человек мыслил как типичный дворянский интеллигент, а последний заговорил языком солдата, иногда прорываясь и собственной речью («Пустого сердца не жалей») .