Юстасия Вэй — резко выраженная индивидуальность
Повесть о Юстасии Вэй окрашена в местный колорит и проникнута раздумьями и печалями своего времени. Недолгая история ее жизни переплетается с другими драматическими историями, с изломанными судьбами молодых людей — Клайма Ибрайта и Уайльдива. Гарди внимательно присматривался к брожению молодых сил, разбуженных социальным прогрессом и поднявшихся над стандартным уровнем. Его волновала судьба поколения, формирующегося в условиях резких социальных сдвигов, смены общественных идей и краха либеральных представлений. Как это обычно для него после неудачного опыта с романом «Бедняк и леди», он устраняется от политической темы и злобы дня. Но тревога времени и брожение умов дают о себе знать в изображаемых им житейских и психологических конфликтах, в романтических символах, аллегориях и других иносказаниях.
Юстасия Вэй — резко выраженная индивидуальность. Если не глубокое сознание, то чувство собственной личности, смелое и непреклонное, обозначено в ней отчетливо. Однако оно бессильно преодолеть состояние внутреннего надрыва и разлада. Гордость и дерзость сочетаются в ней с тоской и унынием, и горечь неудовлетворенности — ее постоянный удел. Это не та неудовлетворенность, без которой не может быть внутреннего роста, но дух надламывающая и ожесточающая. Не только в пору кризиса и поражения, но от начала и до конца героиню сопровождает горделивая мрачность, непритворная и неустранимая. На ее челе печать утраты «богоподобной уверенности» — уверенности в том, что возможностям нет предела, что дерзновения увенчиваются одними победами и что каждый волен выбирать себе путь. «Облик, мало поддающийся воздействию времени»,— сказано в романе об Эгдонской степи. И рядом с этим вечным обликом, вернее, на фоне его, контрастом появляются люди, не знающие ни постоянства, ни покоя, ни правды. «Человек выходит на сцену рука об руку со своей бедой», — метафорически определяет Гарди характер этого психологического состояния. Это все тот же, как у Артюра Рембо, лишь в другой стране, другой одежде, в ином общественном повороте, но тот же, или почти тот же, «прядильщик тумана, бредущий сквозь время», тот же «сын века», мало знающий еще что-либо, кроме разлада.
Когда смятение и безысходность метят женскую судьбу, их разрушительное действие кажется особенно драматичным. О Юстасии Вэй можно сказать: «дочь века». Возникшие от сопоставления непривычные слова способны обозначить суть этого женского характера и его место в типологии литературных характеров. Крушение мечты и расплата нравственным падением — этот удел Юстасии Вэй представлен как более общее состояние.
В начале романа, едва начинают развертываться события, на мгновение возникает романтический образ девушки. Мимолетное видение отчетливо встает перед глазами, и надо, чтобы оно сохранилось в памяти. Над Эгдонской степью, над которой почти не властно время, возвышается холм, над ним курган — «полюс и ось этого верескового мира», — на кургане человеческая фигура, венчающая внушительный ансамбль. Автор, прибегая к архитектурному образу, говорит об удивительной слаженности его частей и естественном возвышении над всей структурой фигуры человека. В конце романа этот же человек в бурную непогоду гибнет в мутных водах реки, он как бы сброшен с вершины на самое дно. Полный символического смысла фабульный эпизод— первое появление Юстасии Вэй — указывает меру ее дерзаний.
Созерцая ее вознесшийся облик, можно, с необходимыми поправками на время и обстоятельства, сказать гамлетовские слова: «Человек — краса вселенной». И впоследствии за ним же повторить — «квинтэссенция праха». Аллегория этих двух эпизодов — взлета и падения — полемически заострена, но не столь прямолинейна, как может представиться по первому впечатлению. Гарди, говоря словами Пришвина, «не кидался со злобой на цивилизацию», но и «не хотел вступать в мещанский брак с электричеством», не мог мириться с холодным равнодушием энергичного и самодовольного либерализма, все объясняющего и оправдывающего ссылками на «железную необходимость прогресса». Конкретный смысл его аллегории раскрывает судьба Юстасии Вэй, романтической девушки — трагического персонажа. В идиллии «Под деревом зеленым» главным действующим лицом был массовый герой, коллективный характер. В романах «Вдали от обезумевшей толпы» и «Возвращение на родину» на авансцену вышла группа центральных персонажей, и среди них стал выделяться главный герой, наметился трагический характер. В «Мэре Кэстербриджа» основное внимание сосредоточивается на одном действующем лице — трагическом герое, «человеке с характером», как значится в подзаголовке романа. Он обуславливает развитие сюжета, нагляднее всего выражает авторский замысел.
Юстасия Вэй — резко выраженная индивидуальность. Если не глубокое сознание, то чувство собственной личности, смелое и непреклонное, обозначено в ней отчетливо. Однако оно бессильно преодолеть состояние внутреннего надрыва и разлада. Гордость и дерзость сочетаются в ней с тоской и унынием, и горечь неудовлетворенности — ее постоянный удел. Это не та неудовлетворенность, без которой не может быть внутреннего роста, но дух надламывающая и ожесточающая. Не только в пору кризиса и поражения, но от начала и до конца героиню сопровождает горделивая мрачность, непритворная и неустранимая. На ее челе печать утраты «богоподобной уверенности» — уверенности в том, что возможностям нет предела, что дерзновения увенчиваются одними победами и что каждый волен выбирать себе путь. «Облик, мало поддающийся воздействию времени»,— сказано в романе об Эгдонской степи. И рядом с этим вечным обликом, вернее, на фоне его, контрастом появляются люди, не знающие ни постоянства, ни покоя, ни правды. «Человек выходит на сцену рука об руку со своей бедой», — метафорически определяет Гарди характер этого психологического состояния. Это все тот же, как у Артюра Рембо, лишь в другой стране, другой одежде, в ином общественном повороте, но тот же, или почти тот же, «прядильщик тумана, бредущий сквозь время», тот же «сын века», мало знающий еще что-либо, кроме разлада.
Когда смятение и безысходность метят женскую судьбу, их разрушительное действие кажется особенно драматичным. О Юстасии Вэй можно сказать: «дочь века». Возникшие от сопоставления непривычные слова способны обозначить суть этого женского характера и его место в типологии литературных характеров. Крушение мечты и расплата нравственным падением — этот удел Юстасии Вэй представлен как более общее состояние.
В начале романа, едва начинают развертываться события, на мгновение возникает романтический образ девушки. Мимолетное видение отчетливо встает перед глазами, и надо, чтобы оно сохранилось в памяти. Над Эгдонской степью, над которой почти не властно время, возвышается холм, над ним курган — «полюс и ось этого верескового мира», — на кургане человеческая фигура, венчающая внушительный ансамбль. Автор, прибегая к архитектурному образу, говорит об удивительной слаженности его частей и естественном возвышении над всей структурой фигуры человека. В конце романа этот же человек в бурную непогоду гибнет в мутных водах реки, он как бы сброшен с вершины на самое дно. Полный символического смысла фабульный эпизод— первое появление Юстасии Вэй — указывает меру ее дерзаний.
Созерцая ее вознесшийся облик, можно, с необходимыми поправками на время и обстоятельства, сказать гамлетовские слова: «Человек — краса вселенной». И впоследствии за ним же повторить — «квинтэссенция праха». Аллегория этих двух эпизодов — взлета и падения — полемически заострена, но не столь прямолинейна, как может представиться по первому впечатлению. Гарди, говоря словами Пришвина, «не кидался со злобой на цивилизацию», но и «не хотел вступать в мещанский брак с электричеством», не мог мириться с холодным равнодушием энергичного и самодовольного либерализма, все объясняющего и оправдывающего ссылками на «железную необходимость прогресса». Конкретный смысл его аллегории раскрывает судьба Юстасии Вэй, романтической девушки — трагического персонажа. В идиллии «Под деревом зеленым» главным действующим лицом был массовый герой, коллективный характер. В романах «Вдали от обезумевшей толпы» и «Возвращение на родину» на авансцену вышла группа центральных персонажей, и среди них стал выделяться главный герой, наметился трагический характер. В «Мэре Кэстербриджа» основное внимание сосредоточивается на одном действующем лице — трагическом герое, «человеке с характером», как значится в подзаголовке романа. Он обуславливает развитие сюжета, нагляднее всего выражает авторский замысел.