Герой Гарди и его роман «Джуд Незаметный»
Надо представить общественную атмосферу и особенность литературного развития в Англии 90-х годов, чтобы отдать должное силе и характеру демократического протеста, который несет с собой этот герой Гарди и его роман «Джуд Незаметный». В противоположность шовинистической проповеди литераторов империалистической реакции, их призывам к стоической дисциплине и жертвенности, в противоположность эстетам, как раз в 90-е годы нашедшим общую платформу и объединившимся вокруг декадентских журналов «Желтая книга» и «Савой», романы Гарди этого времени — «Тэсс», тем более «Джуд» — проникнуты необычным пафосом социального обличения, далеко идущей демократической критикой буржуазной идеологии, культуры, цивилизации, утверждают высокие нравственные и эстетические принципы.
Автор «Джуда» называет себя «хроникером душевных состояний и поступков» и говорит, что в его задачу не входит высказывание личного мнения. Однако авторское мнение заметно в каждом слове книги, убежденное, выношенное и подтвержденное объективным изображением фактов. «Хроника душевных состояний» складывается в драматическую историю взаимоотношений личности и общества. Роман «Джуд Незаметный» строится так, что эти отношения прослеживаются в многочисленных связях, .и традиционные установления и формы общественной жизни — семья, брак, церковь, школа, сельский и городской быт — предстают как звенья социальной системы, раскрывая свою реальную сущность. Жанр романа обретает эпическую широту, а романный сюжет — драматическую напряженность.
Вместе с тем «хроника душевных состояний и поступков» позволяет Гарди дать развернутый анализ личности. Он обращает внимание не только на духовную, но и природную сущность человека, изображая его в единстве духовных и физических начал. Прослеживая причины «трагедии несовершенных замыслов», он отмечает и личные мотивы, связанные с индивидуальной природой человека. Поднимая завесу над жизнью чувств и страстей, он приглядывается к внутренней логике их влияния на поступки и судьбу человека. Гарди делает предметом изображения такие стороны интимных чувств и отношений полов, которые в литературе викторианской поры находились под строжайшим запретом. Интересна не только та смелость, с какой Гарди нарушает моральное табу, но в еще большей мере его проницательность и художественный такт. Для Гарди человек, введенный в литературное произведение, не абстракция, не функция идеи или социальных сил, он не отвлекается от живой природы.
В поле его зрения оказывается и темлерамент, он анализирует его особенности, осмысливает его роль в индивидуальной судьбе. Интерес писателя вызывает проблемы наследственности, ставшие в то время предметом острого обсуждения, и собственным зрением он отмечает влияние таких наследственных факторов, которые проявляют себя, упорно сопротивляясь воздействию условий жизни. В эпиграф к роману автор поставил слова: «Буква убивает». Их жестокая истина кричит со страниц книги. Буква, догма, застывшая мысль, затвердевшая система взглядов, окостеневший быт, остановившиеся в развитии общественные и государственные институты уродуют, душат, крушат человека и человечность. Если бы не самодовольное торжество «буквы», судьба Джуда, богато одаренного человека из народа, могла быть иной.
Эту мысль прокламирует, но ею не ограничивается широкий и многослойный роман Гарди. Джуд Незаметный, Некто Джуд, человек труда и гражданского помысла, в столкновениях с обществом испытывает свою судьбу и его природу. Он готов ждать, терпеть, идти на жертвы, не жалеет сил, но не может отказаться от обретенной человечности, достигнутого сознания собственной личности. В протесте против «проклятой обособленности» он ощупью, но невольно движется к новым путям жизни. Острота столкновения, высокая мера нравственных требований, сложность переходного времени и его личного состояния, сознание собственных сил, упорство ищущей мысли и ее неопытность, индивидуалистическая закваска и прирожденный демократизм — все в нем возбуждает потребность спора и гласной исповеди. В романе возрастает роль интимного и публичного диалога, исповедальных форм выражения, традиционных, архаичных, но обновляемых, изменяющихся, испытывающих воздействие нового материала, новых идей и ситуаций.
Интимная беседа вдруг обретает публицистический пафос, проникаясь социальнополитической темой, замкнутое доверительное исповедание превращается в исповедь для развернутого круга, наконец, для широкой массы, переносится из узких стен на улицу, превращается в проповедь, проповедь переходит в митинговое выступление. В интимном диалоге между Джудом и Сью звучит ее обличительный вывод: «Вы один из тех самых людей, для которых предназначали Кристминстер, когда были учреждены колледжи, — человек, одержимый страстью к науке, но не имеющий ни денег, ни связей, ни друзей. И вас столкнули с дороги сынки миллионеров». В исповеди-проповеди — митинговом выступлении Джуда на городской площади раздаются его слова: «Я чувствую — есть какая-то ошибка в наших социальных формулах». «Держите язык на привязи», — обрывает его полицейский. Мучительные размышления над собственным опытом, протест против социальной несправедливости продвигают Джуда к социалистической идее, хотя она и возникает в его сознании в неясных очертаниях. Так развиваются отношения личности и общества: вызревает конфликт между рабочим парнем, сознающим достоинство трудового человека, и обществом, этим достоинством пренебрегающим. Обретает прочность и отчетливый рельеф почва формирования нового романного сюжета, незаметная или малозаметная в ранних романах Гарди.
Автор «Джуда» называет себя «хроникером душевных состояний и поступков» и говорит, что в его задачу не входит высказывание личного мнения. Однако авторское мнение заметно в каждом слове книги, убежденное, выношенное и подтвержденное объективным изображением фактов. «Хроника душевных состояний» складывается в драматическую историю взаимоотношений личности и общества. Роман «Джуд Незаметный» строится так, что эти отношения прослеживаются в многочисленных связях, .и традиционные установления и формы общественной жизни — семья, брак, церковь, школа, сельский и городской быт — предстают как звенья социальной системы, раскрывая свою реальную сущность. Жанр романа обретает эпическую широту, а романный сюжет — драматическую напряженность.
Вместе с тем «хроника душевных состояний и поступков» позволяет Гарди дать развернутый анализ личности. Он обращает внимание не только на духовную, но и природную сущность человека, изображая его в единстве духовных и физических начал. Прослеживая причины «трагедии несовершенных замыслов», он отмечает и личные мотивы, связанные с индивидуальной природой человека. Поднимая завесу над жизнью чувств и страстей, он приглядывается к внутренней логике их влияния на поступки и судьбу человека. Гарди делает предметом изображения такие стороны интимных чувств и отношений полов, которые в литературе викторианской поры находились под строжайшим запретом. Интересна не только та смелость, с какой Гарди нарушает моральное табу, но в еще большей мере его проницательность и художественный такт. Для Гарди человек, введенный в литературное произведение, не абстракция, не функция идеи или социальных сил, он не отвлекается от живой природы.
В поле его зрения оказывается и темлерамент, он анализирует его особенности, осмысливает его роль в индивидуальной судьбе. Интерес писателя вызывает проблемы наследственности, ставшие в то время предметом острого обсуждения, и собственным зрением он отмечает влияние таких наследственных факторов, которые проявляют себя, упорно сопротивляясь воздействию условий жизни. В эпиграф к роману автор поставил слова: «Буква убивает». Их жестокая истина кричит со страниц книги. Буква, догма, застывшая мысль, затвердевшая система взглядов, окостеневший быт, остановившиеся в развитии общественные и государственные институты уродуют, душат, крушат человека и человечность. Если бы не самодовольное торжество «буквы», судьба Джуда, богато одаренного человека из народа, могла быть иной.
Эту мысль прокламирует, но ею не ограничивается широкий и многослойный роман Гарди. Джуд Незаметный, Некто Джуд, человек труда и гражданского помысла, в столкновениях с обществом испытывает свою судьбу и его природу. Он готов ждать, терпеть, идти на жертвы, не жалеет сил, но не может отказаться от обретенной человечности, достигнутого сознания собственной личности. В протесте против «проклятой обособленности» он ощупью, но невольно движется к новым путям жизни. Острота столкновения, высокая мера нравственных требований, сложность переходного времени и его личного состояния, сознание собственных сил, упорство ищущей мысли и ее неопытность, индивидуалистическая закваска и прирожденный демократизм — все в нем возбуждает потребность спора и гласной исповеди. В романе возрастает роль интимного и публичного диалога, исповедальных форм выражения, традиционных, архаичных, но обновляемых, изменяющихся, испытывающих воздействие нового материала, новых идей и ситуаций.
Интимная беседа вдруг обретает публицистический пафос, проникаясь социальнополитической темой, замкнутое доверительное исповедание превращается в исповедь для развернутого круга, наконец, для широкой массы, переносится из узких стен на улицу, превращается в проповедь, проповедь переходит в митинговое выступление. В интимном диалоге между Джудом и Сью звучит ее обличительный вывод: «Вы один из тех самых людей, для которых предназначали Кристминстер, когда были учреждены колледжи, — человек, одержимый страстью к науке, но не имеющий ни денег, ни связей, ни друзей. И вас столкнули с дороги сынки миллионеров». В исповеди-проповеди — митинговом выступлении Джуда на городской площади раздаются его слова: «Я чувствую — есть какая-то ошибка в наших социальных формулах». «Держите язык на привязи», — обрывает его полицейский. Мучительные размышления над собственным опытом, протест против социальной несправедливости продвигают Джуда к социалистической идее, хотя она и возникает в его сознании в неясных очертаниях. Так развиваются отношения личности и общества: вызревает конфликт между рабочим парнем, сознающим достоинство трудового человека, и обществом, этим достоинством пренебрегающим. Обретает прочность и отчетливый рельеф почва формирования нового романного сюжета, незаметная или малозаметная в ранних романах Гарди.