Понятие катарсиса, в процессе истолкования
Во всех толкованиях катарсиса незыблемой, инвариантной смысловой основой прежде и теперь являлось и является представление об очищении, ставшее символическим, многозначным. Это интеллектуально-психологическое понятие-представление, пройдя сквозь опыт европейской культуры и бессчетное количество интерпретаций, иногда противоречащих друг другу, чрезвычайно расширило свое содержание. Катарсис — это не только разрядка, облегчение, душевное исцеление. Если понятие «очищение» само по себе отчуждающе (связано с предлогом «от»), то вместе с тем в своем применении оно не может быть полностью отделено от содержательности (от слова «что»), от характера того феномена или мотива, который является очищающим, осуществляет очищение («во имя»). Катарсическое «от» подразумевает, как предпосылку, активное «что», окрашивается неким содержанием, семантизируется.
Катарсис это коммуникативный феномен, соприкосновение воспринимающего с «ценностью», феномен, влияющий на личность воспринимающего. Мы можем назвать катарсисом глубокое, сопровождаемое чувством удовлетворения (точнее — «эстетической рефлексией») переживание акта или процесса очищения, просветления, преодоления эгоцентризма или (в иных контекстах) высокого санкционированного императивом совести утверждения личности, познания истины, превращения бессознательного в осознанное чувство приобщения к всеобщему.
Катарсис связан с апофеозом любви (у Аристотеля — сострадания), добра и красоты, с пробуждением совести, чувством освобождения и свободы, обновления, гармонии, «умиротворяющей завершенности» (Аристотель в понимании Гёте), подъемом жизненных сил (и так называемая «дионисическая безмерность», и контрастирующая с ней «аполлоническая мера» — созерцательное очищение), с эмоциями милосердия, милости, прощения, радости, просветляющего страдания, облегчающих слез, облегчающего смеха, духовного подъема, раскаяния (вплоть до мелодраматической развязки) и т. д. Катарсический характер могут приобретать интеллектуальные озарения, прозрения и сверкания разума и даже в некоторых случаях (при наличии резко контрастирующего фона) торжество разумного трезвого морализма, который, вообще говоря, редко сопутствует катарсическим эмоциям.
Возможен катарсис умиротворяющего забвения, нирваны, покоя, даже смертного («Выхожу один я на дорогу» Лермонтова, финал «Шестой симфонии» Чайковского или «Песни о земле» Г. Малера) и, обратное, катарсис гнева, борьбы, мятежа, «святой злобы» (Блок, ^Двенадцать»), Представим — ограниченно ив особых ситуациях — катарсис праведного возмездия, справедливого воздаяния за добро — добром, за зло — злом («око за око»), хотя, думается, «отсчитанность» этого акта ставит его лишь в преддверие катарсической иерархии, а и некоторых случаях приводит к его оценке как феномена, противостоящего катарсическому подъему.
Очевидно, для каждого творения искусства актуальны лишь некоторые из этих многообразных рядов катарсических сфер, остальные же или вовсе в нем отсутствуют, или проявляются ограниченно, или существуют лишь потенциально.
В опыте мировой культуры, в ее вершинных проявлениях содержание это связано с человечностью и совестью людей, с подлинностью их знания о себе и о мире, их способностью утверждать свою личность в ее высоких ипостасях, с выходом из ее ограниченности в сферу справедливости, любви, сострадания, сорадования, самопожертвования, в отрицание хаотических, косных, разъединяющих стихий.
Переходя от содержания катарсиса в его различных разновидностях к реализации их в искусстве, следует принять высказанную некоторыми исследователями (у нас Выготским) мысль о том, что всякое искусство само по себе, по природе своей катарсично. Осмысляя неосмысленное, организуя неорганизованное или внутреннее противоречие, оно совершает духовную работу, в которой нельзя не видеть подъемного, очищающего начала. «Искусство есть только космос — творческий дух, оформливающий хаос», — писал Александр Блок.
Отсюда следует, что в произведениях искусства присутствует некая общая индивидуализированная норма. Организации и гармонизации материала, специфическим проявлением которой оказываются обычно связанные с нею конкретные (вариантные) идеи. Эта ценностная норма под воздействием мировоззрения художника может приобретать различный характер. Но в господствующих руслах высокого мирового искусства она так или иначе соотносима с теми ценностными представлениями, которые были указаны выше как явления или предпосылки катарсиса. В наиболее ощутимой и ясной конкретизации эта норма мыслится художником и пребывает в. его тексте (и за текстом) как представление об идеальных возможностях бытия, как мечта о ценности. Об этом можно наглядно судить хотя бы на основании общеизвестных стихов Блока:
.. .я люблю сей мир ужасный,
За ним сквозит мне мир иной,
Неописуемо прекрасный
И человечески-простой.
Присутствие этого возможного, призванного к бытию мира в общей организации художественных произведений или отдельные всплески, выходы его в текст неизбежно воспринимаются как феномен катарсиса.
Катарсис это коммуникативный феномен, соприкосновение воспринимающего с «ценностью», феномен, влияющий на личность воспринимающего. Мы можем назвать катарсисом глубокое, сопровождаемое чувством удовлетворения (точнее — «эстетической рефлексией») переживание акта или процесса очищения, просветления, преодоления эгоцентризма или (в иных контекстах) высокого санкционированного императивом совести утверждения личности, познания истины, превращения бессознательного в осознанное чувство приобщения к всеобщему.
Катарсис связан с апофеозом любви (у Аристотеля — сострадания), добра и красоты, с пробуждением совести, чувством освобождения и свободы, обновления, гармонии, «умиротворяющей завершенности» (Аристотель в понимании Гёте), подъемом жизненных сил (и так называемая «дионисическая безмерность», и контрастирующая с ней «аполлоническая мера» — созерцательное очищение), с эмоциями милосердия, милости, прощения, радости, просветляющего страдания, облегчающих слез, облегчающего смеха, духовного подъема, раскаяния (вплоть до мелодраматической развязки) и т. д. Катарсический характер могут приобретать интеллектуальные озарения, прозрения и сверкания разума и даже в некоторых случаях (при наличии резко контрастирующего фона) торжество разумного трезвого морализма, который, вообще говоря, редко сопутствует катарсическим эмоциям.
Возможен катарсис умиротворяющего забвения, нирваны, покоя, даже смертного («Выхожу один я на дорогу» Лермонтова, финал «Шестой симфонии» Чайковского или «Песни о земле» Г. Малера) и, обратное, катарсис гнева, борьбы, мятежа, «святой злобы» (Блок, ^Двенадцать»), Представим — ограниченно ив особых ситуациях — катарсис праведного возмездия, справедливого воздаяния за добро — добром, за зло — злом («око за око»), хотя, думается, «отсчитанность» этого акта ставит его лишь в преддверие катарсической иерархии, а и некоторых случаях приводит к его оценке как феномена, противостоящего катарсическому подъему.
Очевидно, для каждого творения искусства актуальны лишь некоторые из этих многообразных рядов катарсических сфер, остальные же или вовсе в нем отсутствуют, или проявляются ограниченно, или существуют лишь потенциально.
В опыте мировой культуры, в ее вершинных проявлениях содержание это связано с человечностью и совестью людей, с подлинностью их знания о себе и о мире, их способностью утверждать свою личность в ее высоких ипостасях, с выходом из ее ограниченности в сферу справедливости, любви, сострадания, сорадования, самопожертвования, в отрицание хаотических, косных, разъединяющих стихий.
Переходя от содержания катарсиса в его различных разновидностях к реализации их в искусстве, следует принять высказанную некоторыми исследователями (у нас Выготским) мысль о том, что всякое искусство само по себе, по природе своей катарсично. Осмысляя неосмысленное, организуя неорганизованное или внутреннее противоречие, оно совершает духовную работу, в которой нельзя не видеть подъемного, очищающего начала. «Искусство есть только космос — творческий дух, оформливающий хаос», — писал Александр Блок.
Отсюда следует, что в произведениях искусства присутствует некая общая индивидуализированная норма. Организации и гармонизации материала, специфическим проявлением которой оказываются обычно связанные с нею конкретные (вариантные) идеи. Эта ценностная норма под воздействием мировоззрения художника может приобретать различный характер. Но в господствующих руслах высокого мирового искусства она так или иначе соотносима с теми ценностными представлениями, которые были указаны выше как явления или предпосылки катарсиса. В наиболее ощутимой и ясной конкретизации эта норма мыслится художником и пребывает в. его тексте (и за текстом) как представление об идеальных возможностях бытия, как мечта о ценности. Об этом можно наглядно судить хотя бы на основании общеизвестных стихов Блока:
.. .я люблю сей мир ужасный,
За ним сквозит мне мир иной,
Неописуемо прекрасный
И человечески-простой.
Присутствие этого возможного, призванного к бытию мира в общей организации художественных произведений или отдельные всплески, выходы его в текст неизбежно воспринимаются как феномен катарсиса.