С. M. СОЛОВЬЕВ "<
Диккенсовский цикл" СтирфорсБлагородный и преступный, Избалован, властен, горд, Ты со мною неотступно, Ледяной, блестящий лорд.
Мать бела как изваянье, Дом безмолвен, глух и сер... На приличном расстоянье Безупречный Литтимер.
Что за тайная угроза Здесь нависла? Почему Усмехнулась злая Роза Господину своему?
Разъяренная пантера, Что предчувствует она? Шаг размерен Литтимера, В мертвом доме - тишина.
Ах, зачем радушно принят Юный лорд у рыбака? Он обманет, он покинет Ветряного мотылька.
Чем ты, Стирфорс, околдован? В дымной хижине, один, Что ты смотришь, зачарован, В потухающий камин?
Что тебе чужое горе? Дом родительский угрюм... Только лодка, только море, Только бури полнят ум.
Верь же, верь своей поэме, Направляя легкий челн, Где тебе малютка Эмми У морских смеется волн.
Упоен и равнодушен, Ты не думаешь о том, Что рукой твоей разрушен Не один счастливый дом.
Что за буря разыгралась В вихре волн и облаков? Уж затоплен весь Ярмауз, Тонут снасти рыбаков.
Нет, не надо жертв бесцельных! На песке морском простерт, Меж обломков корабельных, Ты лежишь, прекрасный лорд.
Вот куда тебя манила Убегавшая ладья... Вся взята морской могилой Юность гордая твоя.
Покорившись грозной каре, Словно сделан изо льда, Дремлешь ты, как в дортуаре, В те далекие года.
Мать бела как изваянье... Слуг воспитанных пример, На приличном расстоянье Встал с поклоном Литтимер.
Ты помнишь ли дворцы Бахчисарая И кладбища подземных городов, Я не был там. В плену у берегов Меня держала Греция вторая,
Где золотом волос твоих играя И накреняя парус рыбаков, Носился вихрь среди нагих холмов Сожженного и жаждущего края.
Была весна, но будет ли другая? Мы оба крест несем изнемогая, Сгорела жизнь, и поздно верить снам.
Но, может быть, ты вспомнишь, дорогая, Как волны, друг на друга набегая, О прошлом счастье сладко пели нам.
Дотлевающий август уплыл далеко, И сентябрь позлащает леса на холму. Отчего же опять я влеком и влеком В этот край, где лишь призрак пустой обойму?
Ах, сентябрь или август, не все ли равно? Я не знаю природы, друзей и врагов, Если в доме темно, если пусто окно, И не слышится шелеста милых шагов.
Ах, сентябрь или август, не все ли равно? Только помню дорогу и скользкий мосток... Как все кануло вдаль, как все было давно, И ненастный мой май, и бурлящий поток.
Просквозила над лесом холодная твердь... Как душа вся сгорела за лето одно... Это новая жизнь, или близкая смерть? Но один только день, а потом все равно...
* * *
Полная смеха, тоски и веселья, В глубь уронивши весло, Ветвью цветущею, белой, Офелия, Ты увенчала чело.
Гроб водяной, монастырская келия Сгубят весенние дни... Тише! Грехи мои, нимфа Офелия, Богу молясь, помяни.
Апрель 28 г.
Леле ГениевойМилая Кися, Сладостней арфы Ты мяучешь хру-хру. Глазки смехом зажглися... Закутавшись в легкие шарфы, Кружишься ты по ковру.
Но сердитей, Чем в Нарпите, Вспыхнул голубой глазок. Скучно Леле Брать бемоли И готовить свой урок.
Все согрето, Если Грета К нам с Олимпа низойдет. Обе Лели Поневоле Захохочут во весь рот.
Не сердися, Моя Кися, Будет райский ангелок. Что люблю тебя безмерно, Ты, дитя мое, наверно Прочитаешь между строк.
18 апреля 1928 г.
* * *
За полночь. Прошедшего завеса Падает в душе за мигом миг. Дети спят, и подошла Агнесса, Руку положив на груду книг.
Думали ли мы, что это будет В годы нашей утренней зари? Никогда твой Дэви не забудет Храмы строгие Кентербери.
Сколько зла давило и терзало, Сколько змей шипело на пути... О, как долго сердце не дерзало Свой приют последний обрести.
Опьяняем молодостью жгучей, Сколько раз едва я не погиб, А тебя уже змеей ползучей Обвивал, сжимал коварный Гип.
Где ж и тот холодный гордый демон, Что меня всегда сопровождал, В глубине морской навеки нем он, Бог ему за зло его воздал.
Спи и ты, моя малютка Дора! Ты права, что лучше вышло так: Не дожил до бурного раздора Наш весенний, мимолетный брак.
В небеса ты рано отлетела И теперь с улыбкою глядишь, Как сбылось, чего ты так хотела, Знаю, ты меня не укоришь.
Нежная, но строгая во гневе, Мне в лицо дохнула горячо И, шепнувши: что, мой мальчик Дэви? Положила руку на плечо.
30 октября 28 г.
Леле ГениевойДитя мое! ведь имя Неонила Так сладостно! Зачем же ты об нем Последний месяц думать позабыла, Увлечена манежем и конем!
И кем-нибудь еще, дитя, быть может! Прекрасный Юсь мечты твои пленил? Иль сам monsieur Нарсесов, что тревожит Сны юных дев, зажегши первый пыл?
Пришла весна. В Москве довольно мерзко: И зной, и вонь, и вопль очередей. Твой голосок: "лимонная рубашка!" - Меня давно зовет назад под тень ветвей.
Лимонная рубашка побледнела И порвалась, бросать ее пора. Уж Николай Иваныч мне несмело Заметил вскользь: "вот здесь у Вас -дыра".
Но я привык к насмешкам камергера, Я Тютчевым не буду все равно: Мне не к лицу придворная карьера, Да и дворцов на свете нет давно.
Я заболтался. Будем же в надежде, Что Кратово прекрасней много крат Мураново. Но то, что было прежде, Сим летом не воротится назад.
Двухлёлие распалось: Лёля - Оля Намерена не покидать Тамбов. Она плясать в балетной будет школе, А я займусь починкою зубов.
10 июня 30 г.
Коментарі