Тайна Чарльза Диккенса (сборник под редакцией Гениевой E. Ю.) Суинберн О. Диккенс
Диккенс.
Перевод И. Дорониной
Замысел "Крошки Доррит" был гораздо более удачным и многообещающим, чем замысел "Домби и сына", о котором вообще-то и говорить нечего. Г-н Домби - кукла, г-н Доррит - бессмертный персонаж комедии в ее наитрагичнейшем выражении и трагедии в ее наикомичнейшей форме. Сама крошка Доррит скорее неверно, чем сурово характеризуется иногда как выросшая малютка Нелл или, если воспользоваться выражением Мильтона, как "то же самое, только еще хуже". Но именно в силу этой особенности она более достоверна и, следовательно, вызывает больше осознанного и искреннего сочувствия. Бесподобная нестыкованность отдельных частей, которые притворяются единым целым, подтверждается тем, что некоторые из них вообще проваливаются, а другие стесненное и спотыкающееся воображение даже не пытается разумно и естественно развивать, проявляя вместо этого горячую поспешность и сваливая все в одну кучу. Это напоминает детскую составную карту, в которой не хватает некоторых стран и королевств. Юмор в большинстве случаев - хотя, разумеется, не во всех - самый бледный, какой только можно вообразить у Диккенса; и ничего не прибавляющее повторение забавных реплик и трагических описаний персонажа как бы рассчитано на то, чтобы непрерывным раздражением воздействовать на нервы читателя не меньше, чем на его интеллект. Но через это читателю - будь он мудрее - следовало бы перешагнуть и не давать воли раздражению из чувства восхищения и благодарности за непревзойденное совершенство других прекраснейших пассажей и глав. День после смерти мистера Мердла - один из самых памятных эпизодов во всей истории художественного творчества - или, если сказать одним словом, - во всей литературе.
Сплав юмора и ужаса в великолепной главе, описывающей эту смерть, можно сравнить разве что с конгениальными произведениями таких творцов, как авторы "Отверженных" и "Короля Лира". И в творчестве Бальзака мы не найдем ничего нового, более правдивого и страшного, чем безжалостное, хотя и не вовсе немилосердное, превращение центрального персонажа этой истории. Отец Маршалси так жалок и так достоин жалости, как, впрочем, и насмешки, что, кажется, было бы невозможно вызвать у читателя презрение или сострадание более возвышенное или более глубокое. Но когда он с вершины несчастья падает в бездну преуспеяния, ему удается спланировать и погрузиться в еще более трагикомичное бесчестье, еще более честолюбиво деградировать. Конец его великолепен.
И сколько бы еще можно было сказать - уничтожь боги само время и пространство ради цели более достойной, чем счастье двух влюбленных, - о блестящих удачах, которые нельзя не найти даже в самой неудачной книге, или книгах, этого великого и неутомимого писателя! И если может показаться, что описание героя или развитие сюжета в "Крошке Доррит" - незавершенность отдельных частей или нарушение их соотношения в рамках целого - страдают затянутостью или многословием, гармония и целостность следующего шедевра с лихвой компенсируют эти недостатки. Написав "Повесть о двух городах", Диккенс во второй и последний раз оказал честь истории, поставив ее на службу литературе. В этом безупречном произведении трагического и созидательного искусства нет ничего от буйного и пестрого изобилия, которое делает "Барнаби Раджа" великолепным образцом юношеской гениальности в апрельскую пору ее пылкого, блестящего, бурного созревания. Совершенный замысел с совершенством воплощен здесь в классической и поэтической симметрии. Один или два персонажа произведения, которое непосредственно предшествовало "Повести о двух городах", навлекли на себя необычно яростные и столь же бессмысленные упреки, с которыми тупость все еще не стесняется обрушиваться на персонажей Диккенса: обвинение состояло в том, что позы и механизм действия марионеток надуманны и неправдоподобны, а сами марионетки аляповаты; оно нашло свое крайнее и в высшей степени оскорбительное выражение в трескучей схоластике и бесстыдной злобности такого законченного и псевдоутонченного шарлатана, как Джордж Генри Льюис. Но даже и этот непревзойденный мастер благородной науки клеветы не смог найти подходящего повода, чтобы решиться привести кого-либо из главных или второстепенных персонажей "Повести о двух городах" в доказательство своих наглых и идиотских обвинений. Трогательная и героическая фигура Сидни Картона, кажется, отбрасывает в тень относительного забвения не менее живые и восхитительные фигуры, среди которых он действует и над которыми возвышается в нашей памяти. Мисс Просс и мистер Лорри, мадам Дефарж и ее муж одинаково и безусловно узнаваемы по непреходящим жизненным приметам.
Среди самых заметных вех на пути к бессмертию, кои когда-либо воздвигал торжествующий гений Диккенса, история, рассказанная в "Больших надеждах", должна вечно выситься рядом с "Дэвидом Копперфилдом". Это его великие шедевры-близнецы. Великие в своей целостности, они не содержат, однако, эпизодов или фигур, более великих, чем те лучшие, что есть в некоторых других его книгах: ни один персонаж не превосходит и, быть может, ни один даже сравнить нельзя с Сэмюелем Уэллером или Сарой Гэмп. Из двух детей, точнее мальчишек - героев романов-автобиографий, Дэвид - более славный паренек, хотя и не более правдоподобный, а среди всех начальных глав найдется ли хоть одна, сравнимая по выразительности, по сочетанию юмора, ужаса, жалости, фантазии и правды с той, в которой ребенок встречается лицом к лицу с каторжником в сумерках на болоте? И сама эта история, безусловно, лучшая из двух; нет, пожалуй, ничего превосходнее, вряд ли даже есть что-то равное ей во всей английской литературе. И за исключением "Ярмарки тщеславия" и "Ньюкомов" - если, впрочем, они могут претендовать здесь на исключительность, - конечно же мы нигде не найдем столько же или хотя бы приблизительно столько же живых и бессмертных героев. Трагедия и комедия, реальность и фантазии сплавлены или перемешаны рукой, лишь немногим уступающей по силе и мастерству руке Шекспира. Чтобы создать Абеля Мэгвича, нужно быть поистине богом среди создателей бессмертных людей. Памблчук, конечно, лучше, и забавнее, и органичней для поэтического мира, чем Пексниф; Джо Гарджери достоин того, чтобы его воспевали и любили сразу и Филдинг и Стерн; мистер Джеггерс и его клиенты, мистер Уэммик, его родители и его невеста - все это персонажи, которые мог бы создать - отойди он от поэзии - Шекспир, если бы ему выпал жребий жить в более позднем веке. Есть ли еще человек или бог, о котором можно было бы сказать столько же? Страшная трагедия мисс Хэвишем могла стать одновременно и жизнеподобной и вечной только под пером Диккенса, он один мог примирить холодный и омерзительный ужас бессердечия с благородным и трогательным душевным волнением и дать почувствовать при этом возможность раскаяния.
Из книги "Чарльз Диккенс". 1913 г.